23. И был вечер, и было утро: день пятый.
24. И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так.
25. И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо.
(Книга Бытие 1:23-25)

Дул ветер. Обычный такой промозглый Нью-Йоркский ветер, заставляющий толпу, маячущую на границе бокового зрения Соломона, бежать быстрее, изредка выплёвывая оскорбления, граничащие с какой-то древней языческой злобой на Мать-Природу за то, что она, такая-растакая, не даёт им счастья, урожая и детишек побольше. Ну, или айфон. Кому что.
Гранди же сидел себе на широком бетонном бордюре, ограждающим парковку от супермаркета, и одновременно служившим сравнительной декорацией, созданной, по замыслу горе-дизайнеров, для услаждения взора прохожих. Но прохожим, кажется, равно как и Соломону, было немножечко наплевать на квадратное сооружение из слепленных друг с другом мелких каменных пород. Их волновали другие делишки. Гранди, например, почитывал Священное Писание в потрёпанном кожаном переплетё.
Хлипкое деревце над головой парня вздрагивало от каждого порыва ветра, как бы невзначай бросая листочек-другой на открытые страницы Библии. Не то, чтобы это нервировало молодого человека, но.
Когда деревце очередной раз поплакало хлипкими (как в центре этого чёртового мегаполиса вообще существовала какая-то жизнь, существующая по принципам фотосинтеза?) листиками, Гранди, задрав голову, покосился на растение, мол, что творишь? прекращай, затем резко опустил голову и с выражением, достойным пропащих и позорно изгнанных из какой-нибудь академии каких-нибудь искусств, зачитал:

— И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; — вам сие будет в пищу…

Затем — захлопывает книгу, откладывает её в сторону (непослушная хранительница Слова Божьего немедленно распахивается, шурша страничками, словно с её содержанием решил ознакомиться какой-нибудь небесный Зефир), выпрямляет руки, хрустит пальцами, разминает шею, утыкается взглядом в небесный потолок (ты чё, дырку собрался во мне просветлить? — мог бы спросить Боженька, сидящий — вероятно — где-то там, но вряд ли он спросит, он занят помощью бедным африканским детям и, возможно, русским женщинам, страдающим от домашнего насилия), шумно выдыхает воздух через нос.
Его ладони хлопком соединяются, переплетаются — указательные пальцы навстречу друг-другу — голову чуть влево, нос по ветру — большие пальцы в стороны — здесь что-то на языке таких древних, что от них не осталось и символа, и письмен у них не было, пришлось вызнавать у духа Алистера Кроули, а он, паршивец, не такой уж и разговорчив, мудак, пошляк, мразь и ублюдок, свечи разбушевались, чуть не сожгли фургон, смешная история — пальцы переплетаются — какой-то мимопроходящий идиот кидает в него монетку — невидящие глаза застилает поволокой — возможно, что-то грядёт — двенадцать — одиннадцать — десять — девять — восемь — семь — шесть — пять — четыре — три — две — одна

Выдох.

Через три с половиной ветер затихает, секунды тучки рассеиваются, и на затылки счастливых жителей не менее счастливого Нью-Йорка обрушивается весь поток электромагнитного излучения, преодолевшего 149 600 000 километров. Действие этого простенького заклинания — около трёх часов, но ему хватит.
Теперь погода больше способствует чтению, долгим прогулкам и воровству из супермаркетов.
«Что мы хотим сегодня? Веганских котлет или мороженого? Того же, что и всегда, Пинки, мирового господства первозданного хаоса, и можно без масла»
Гранди рассматривает супермаркеты не как продукт капиталистической машины, а как искусство. Прямые углы белоснежных витрин, мерный свет, ровные ряды идентичных копий продукции. Соломон зевает и всматривается в разъезжающиеся двери супермаркета. Туда-сюда, входят-выходят. Это умиротворяет. Читать уже не хочется, а хочется чего-нибудь такого этакого.

И неожиданно этакое случается само собой, как по волшебству. Этакое приходит вместе с человеком в скучной одежде, остаётся привязанным к велосипедной парковке и досадливо садится на собственный хвост, оставшись в одиночестве.
Гранди смотрит во все глаза. Немного покачивается вперёд-назад, упёршись пальцами в бетон, словно индийский йог. Пальцы всё ещё немного пощипывает после случившегося колдовства. Ощущение приятное, но немного изматывающее. Такая славная погодка — чего сидеть-то?
Неожиданно собачка поднимает морду. Гранди наклоняет голову, широко улыбнувшись. Несчастное одинокое создание, так всецело преданное своему хозяину. Оно даже не подозревает, для чего ему нужны этот поводок и ошейник.

— Эй. Эй.

Он сидит сравнительно далеко от входа в супермаркет. Итак, план, в целом, вполне себе безобидный. Гранди вздымает правую руку и, глядя на узел, которым собачка прикована к велосипеднопарковочной тюрьме, совершает несколько движений пальцами.
Развязывать узлы совсем не так сложно. Тучки разогнать тяжелее. Узлы никому ничего не должны.
Гранди свистит, привлекая внимание собачки. Собачка вздымает уши, настораживается, встаёт на все четыре лапы.
— Хочешь прогуляться? — весело произносит Соломон вполголоса, когда заинтересованное существо подходит к нему ближе, нюхает его ботинок, виляет хвостом. — Давай я покажу тебе свои любимые места. Полаем на копов.
Он спрыгивает с бордюра и треплет псинку по макушке, а она в ответ издаёт довольный собачий звук. Когда Соломон делает несколько шагов вперед — оборачивается — собачка с волнением косится на двери супермаркета. Ну надо же. Как будто в её собачьей голове и вправду что-то да есть.
— Ну же. — Соломон разводит руками. — Погуляем и вернём тебя. Никуда твой скучный хозяин не денется. Может, он даже рад будет. Сможет кого-нибудь потискать, не беспокоясь, что ты будешь пялиться. Ты же пялишься, ага?
Соломон хохочет собственной шутке и, засунув руки в карманы куртки, бодрым шагом направляется прочь отсюда. Ретривер ещё секунду находится в каких-то своих, собачьих дилеммах, но спустя мгновение равняется со своим новым человечьим другом. Поводок тащится за ним по асфальту.

Его компания в большом чёрном фургоне, вероятно, тоже волнуется. Правда, им не взбредёт в голову впасть в настоящее отчаяние, но, когда Гранди, их бессменный, всевидящий дурак исчезает, им и остаётся только ждать. И про свою маленькую аферу он им, пожалуй, не расскажет.

Отредактировано Solomon Grundy (29-03-2017 22:24:04)

— Ого, погляди-ка.
Соломон срывает объявление с фонарного столба и присаживается на корточки перед Питом — пёсик совсем не против, чтобы его так называли, пусть Гранди и не владеет даже элементарными навыками общениями со зверьём. Магия-шмагия ему в этом не особо помогает, а вот виляние хвостом, когда он назвал своего упитанного дружочка Питти — это совсем другое дело.
— Да ты звезда, парень!
Они вместе рассматривают объявление, набранное аккуратным шрифтом. Виновник торжества красуется на чёрно-белой фотографии, преданно глядя прямо в камеру.
Гранди бегает глазами по строчкам. Позволяет себе немного нахмуриться, почесывает подбородок.

Надо сказать, они и вправду провели совсем недурной уикенд. Никому из случайных прохожих не приходило в голову, что этот парень в чёрной футболке с принтом какой-то жутко популярной среди девочек-подростков альтернативной музыкальной группы (спасибо Джордж и её навыкам выискивания барахла в секонд-хэндах) и чуть-чуть, из разряда «так потрёпанно, что продаётся за бешеные деньги в бутиках экстра-класса» серой джинсовой куртке может быть тем-самым-ужасным-парнем-что-ворует-собак. Чисто технически — он никого не у кого не крал, и пёсик отправился с ним в дальние края абсолютно добровольно. Можно сказать, они совершили совместный побег от ежедневной рутины.
— Разве это жизнь, Питти? Встал, пошёл на работу, потом пришёл, смотрит на тебя, говорит, мол, пойдём, берет, цепляет на тебя эту штуку, — Гранди потрясывает поводком, благоразумно отцепленным от ошейника, — и вы гуляете выученным маршрутом, туда-сюда-туда-сюда. Может, твой добрый хозяин позволяет себе покидать мячик или ещё что, но на подружек он тебе точно не даёт заглядываться.
Прогулялись по центральному парку (покуда Гранди лежал на травке и читал Писание, отдыхающие неподалёку девицы удостаивали пса воплями истинного умиления и чесанием живота, а после — ой, это ваш питомец? Такой душка! А что это вы такое читаете? Ах, как интересно, знаете, а я тоже верю в Бога… — пытались подобраться к животику самого Гранди. Но Соломону в эти дни было совсем не до прекрасных дев), после съели буррито на двоих, пошастали по разного рода злачным местам, навестили одного шамана (шерсть пса пропахла табачно-сладкими благовониями и, совсем немного — жжёной шерстью), а после уснули незнамо где, но, вроде как, там было тепло и пахло пристойно.

Утро они встретили на набережной Гудзонского залива. Стоял туман и было так свежо, что на глазах наворачивались слёзы, и, отчего-то, хотелось очень громко орать. Гранди не испытывал к Нью-Йорку каких-то особенных чувств, он принимал этот город как должное, и мегаполис, кажется, отвечал тем же: снисходительно прощал тому магическое вмешательство, прятал и изредка даже защищал.

— Что ж, — Гранди смотрит на пса, тот шевелит бровями, совсем глупенький, и уже успел надоесть горе-колдуну, — кажется, дома тебя ждут больше.

С помощью нехитрых манипуляций Соломону удаётся не отдать и копейки за телефонный звонок с уличного таксофона по номеру, несколько раз распечатанному на объявлении, что он сложил вчетверо и положил в верхний карман куртки:
— Мистер Доджсон? — Голос Соломона балансирует, как тонко натянутая струна гавайской гитарки — между уважительным равнодушием и лихорадочным весельем, — я по поводу собачки, нашлась возле Гудзона, я совершал утреннюю пробежку, и вот… — слушает речь на том конце, давясь в кулачок — спортсмен из него такой же, как из существа породы золотистый ретривер, нюхающего под хвостом мимопробегающего таксика — министр иностранных дел, — да, вы не могли бы подъехать? Забрать, да. Понимаете, я бы сам заехал, да бежать надо, а ваш дом далековато, а вдруг ваша собачка в такси, того, наделает дел? Вот-вот. Жду, вы сразу меня заметите. До встречи!
Трубка таксофона делает характерное «дзыньк» возвращаясь на своё место, а Соломон воззирается на собаку очами, полными тяжелого чувства скорого прощания, которое немедленное сменяется первозданным восторгом. Он будет скучать по этому псу не больше, чем по продавцу буррито уже к сегодняшему вечеру.

— Видишь, Пит, пробил час разлуки, а ты даже не поймёшь и доли напутственных слов, что я придумал специально для тебя, — Гранди делает комично-разочарованное лицо и разводит руками, — ну, значит, обойдёмся без них. Давай просто ждать. Время ещё терпит.

Соломон залезает с ногами на скамью, садясь на спинку (ботинки пачкают сиденье в самом, что ни на есть, подростковом жесте протеста), и некоторое время смотрит вперёд, на залив. Пёс пристраивается рядом, поглядывая то на Гранди, то беспокойно провожая прохожих глазами. Гранди не думает о том, кто тот тип, что ответил ему по телефону, Гранди совсем всё равно на то, сколько ему лет, есть ли у него девушка, сколько калорий еды он потребляет в день, каким шампунем моет своего питомца и отчисляет ли проценты со своей зарплаты в фонд сирым и убогим вампирчикам. Ему даже всё равно, что его внешний вид вообще не напоминает человека, что решил посвятить утро занятиями спортом.

В его голове пусто и свежо, и он достаёт библию, дабы продолжить чтение, но там та самая часть про Содом и Гоморру, что вызывает у Соломона вопросы, и, ох, если бы он нашёл способ переговорить с кем-нибудь из небесных серафимов, он бы хорошенько их расспросил. Ставлю двадцать к одному, что это — выдумка, чтобы заставить людей бояться. Хотя, по мнению Гранди, работать с восьми до пяти и бегать по утрам — вот это казнь в сто крат хуже, чем стать соляным столпом.

Соломон жмёт руку мистеру-скучное-пальто. Соломон вспоминает о вознаграждении («Ох, пёсик, тебя так любят, что готовы осыпать меня деньгами за то, что я с тобой прогулялся!»). Соломон видит в глазах гражданина Доджсона (фамилия скучная, как и пальто) что-то нехорошее. Нехорошее, разумеется, для Соломона. Зрачки товарища собачника загораются Высшей Справедливостью — этот огонёк Гранди не перепутает ни с чем другим.
Ах, ну теперь всё становится ясно. Детектив, значит. С полицией у Соломона как-то не складывается: ночь в кутузке до сих пор отзывается пронзительным воем струн души, и хочется сразу съесть фисташкового мороженого или выжрать литра три чего-нибудь огненного. Или всё сразу.

По лицо Гранди разъезжается улыбка. Не насмешливая, и даже не коварная. Улыбка человека, которого устраивает его положение. Ну, надо же, этот Лиам выглядит насколько по-детективному, что Соломону на секунду кажется, что он — второстепенный герой нуарного фильма про загадочного мистера Закон и Порядок, что с помощью одного только удостоверения может посадить за решётку целую банду головорезов, а досуг предпочитает проводить, сосредоточенно разглядывая стену, плотно обклеенную уликами. Сейчас должен протяжно завыть саксофон.
Соломон устраивает локти на коленках и подпирает ладонями подбородок, продолжая улыбаться. Бегает глазами по полицейскому удостоверению, хлопает глазами, словно бы с чем-то соглашаясь. Интересная ситуация вырисовывается, ну, право слово.
— Простите, что причинил вред городскому имуществу, сэр, — коротко пожимает плечами, но даже и не думает двигаться со своего места, — но, боюсь, в вашу юрисдикцию это не входит. Меня, слава Богу, не кусали и не царапали. Всё ещё — Homo sapiens.
Про свою магическую идентичность решает благоразумно умолчать.
— И поощрения мне от вас не нужно. — Он говорит, глядя прямо в глаза детективу, ну, просто потому, что в полиции, отчего-то, повелось, что раз ты глаза отводишь — то всенепременно врёшь. А лгунам место там, где кормят невкусно и соседей ты не выбираешь. — А вот побеседовать я никогда не против. В исключительно неофициальной обстановке, разумеется. И, — Соломон выпрямляется, потягиваясь и широко зевая, — если вы хотите отблагодарить меня за спасение пёсика, то можете купить мне чего-нибудь поесть. Я не откажусь даже от хот-дога.
Он весело косится на мужчину, ожидая реакции. Вряд ли он и в самом деле захотел тащить его в участок. С собакой-то. Какой из него хозяин тогда, выходит?

Хот-дог пахнет и выглядит не то, чтобы аппетитно, но Гранди как-то всё равно на подобные мелочи жизни этим прекрасным и свежим июльским утром. Он умиротворённо жуёт и наблюдает за попытками сокрытия ненависть к напитку со стороны детектива. Вообще, Соломон не то, чтобы очень любит кофе. Скорее даже — наоборот.
— То есть, вы предполагаете, — прожевав, сообщает Гранди, глядя на Лиама с серьёзностью работника бухгалтерии, — некий тип прознал, что именно вы владеете собачкой и таким образом решил насолить вам? Если бы я хотел кому-нибудь насолить, я бы бросил в окно этого человека увесистый кирпич, — Гранди ловит подозрительный взгляд и улыбается, — шутка, шутка.
Да, этот мистер не промах. Вон какой — взвешенный, думать умеет, кофе попивает. Таких в полициях и надобно держать, наверняка его там уважают. Небось, раскрывает дела, как орешки. Очень хочется порасспрашивать о делах, поинтересоваться, что же у вас там такого интересненького в стенах отдела творится, гражданин полицейский? Но, кажется, этот товарищ (пока что) не настроен на рассказывание увлекательных историй. А жаль. Ощущение, будто тебя допрашивают — ну, скажем так, не из приятных.
Поэтому Соломон задумывается и решает избрать весьма опасную тактику. Ну, даже не тактику. Он просто тычет наугад.
— Я торопился по своим делам, — прицельным движением отправляет салфеточку от хот-дога в ближайшую мусорку, — как за мной увязался этот парень. Но… — Гранди фокусируется на лице детектива Доджсона не сразу, как бы демонстрируя не очень-то и большое желание делиться интимными подробностями своего существования, — я, так сказать, торопился ради своего удовольствия, посему собачку без присмотра оставить не смог. Зверята меня любят, так уж повелось. Видите ли, понравится вам или нет — но я не студент и даже не работаю. Веду, можно сказать, праздный образ жизни, живу по квартирам, перебиваюсь, чем придётся. Даже футболку у подружки спёр, как видите, — тычет себе в грудь и тут же поправляется, — разумеется, одолжил. Не думаю, что за такую проделку она решит подать на меня в полицию.
Гранди издаёт короткий смешок, переведя взгляд с детектива на собачку. Пёс, он же Пит, он же Остин Пауэрс (ну у вас и фантазия, сэр), кажется, вполне счастлив и доволен жизнью. И выказывает признаки чрезвычайного почтения и любви к обоим молодым людям, что имели радость провести с ним уикенд. Конечно, количество совместных уикендов Гранди (1) заметно проигрывает детективу-в-пальто (∞), но Соломон понимает, что пса, вообще, редко оставляют с незнакомцами. Очень домашний мальчик, а их иногда полезно выводить из зоны комфорта.

Отредактировано Solomon Grundy (03-04-2017 12:42:30)